Эдельвейс
Эдельве́йс, или Леонтопо́диум (лат. Leontopódium) — род травянистых растений семейства Астровые (лат. Asteraceae), или Сложноцветные (лат. Compositae), распространённых в альпийских высокогорных районах Европы и Азии. Распространённое название эдельвейс заимстововано из немецкого языка (нем. Edelweiß) и означает: благородно-белый, чистый. Малоизвестное научное латинское название леонтоподиум происходит от латинского лат. Leontopodium и означает «львиная лапа» (в отличие, например, от кошачьей лапки), поскольку внешний вид соцветия этого растения напоминает львиную лапу.
Эдельвейс для многих стал символом гор и альпийских лугов, ему посвящено немало литературных произведений. Цветок эдельвейса упоминается в ряде сказочных легенд как образ труднодоступности, любви и удачи. Благозвучное название этого растения широко используется для обозначения разнообразных объектов, не связанных с ботаникой или растениями.
Эдельвейс в коротких цитатах[править]
Leontopodium alpinum в Алтае не является представителем исключительно альпийской флоры, это скорее ― житель высоких степей <...> выходя на скалы альпийской области (Талдура, Ак-кол и др.), он сильно уменьшается в размерах и приобретает густое белое опушение.[1] | |
| — Василий Сапожников, «По русскому и монгольскому Алтаю», 1895 |
| — Константин Бальмонт, «Эдельвейс» (из цикла «Воздушно-белые», сб. «Тишина»), 1897 |
| — Владимир Жаботинский, «Эдельвейс», 1898 |
| — Владимир Жаботинский, «Эдельвейс», 1898 |
И только нас двое, и мы идем все дальше в глубину гор, как те, что гибнут в поисках эдельвейса…[4] | |
| — Иван Бунин, «Тишина», 1901 |
Но как будто затем, чтоб кому-то сказать о несчастьях земли и о муках усталых людей, ― у подножия льдов, в царстве вечно немой тишины, одиноко растёт грустный горный цветок ― эдельвейс… | |
| — Максим Горький, «Дачники», 1904 |
...в непосредственной близости к воде я увидел большие заросли какой-то снежно-белой растительности, при ближайшем осмотре оказавшейся эдельвейсом (Gnaphalium uligmosum L.). Как-то странно было видеть этот красивый альпийский цветок на самом берегу моря.[5] | |
| — Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917 |
| — Алексей Лозина-Лозинский, «Нитука» (сборник «Из тирольских сказаний»), 1912 |
Растения встречались с душистыми листьями, и серебряной пылью подернуты были цветы из семьи эдельвейсов.[7] | |
| — Ольга Форш, «Одеты камнем», 1925 |
На всём пройденном от Мишик-гун расстоянии по луговым увалам мы наблюдаем альпийский цветок ― растение эдельвейс; местами он сплошным ковром устилает поле.[8] | |
| — Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925 |
На открытой площадке последнего вагона стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил сигару. Эдельвейсы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей алюминиевой сединой.[9] | |
| — Илья Ильф, Евгений Петров, «Двенадцать стульев» (глава XXI), 1927 |
| — Борис Поплавский, «Девочка возвратилась, ангел запел наугад...», 1927 |
Какое очарование души увидеть среди голых скал, среди вечных снегов у края холодного мертвого глетчера крошечный бархатистый цветок ― эдельвейс. Он один живет в этом царстве ледяной смерти.[11] | |
| — Надежда Тэффи, «Воспоминания», 1932 |
| — Семён Кирсанов, «Эдельвейсы», 1958 |
| — Лидия Алексеева, Баллада, 1959 |
| — Константин Паустовский, «Повесть о жизни. Бросок на юг», 1960 |
| — Илья Сельвинский, «Лето», 1961 |
...было смешно | |
| — Сергей Гандлевский, «Здесь реки кричат, как больной под ножом...», 1979 |
| — Анатолий Азольский, «Облдрамтеатр», 1997 |
Эдельвейс в научно-популярной литературе и публицистике[править]
Да, я всё более и более склоняюсь к тому мнению, что для философии было бы плодотворнее, если бы она перестала быть ремеслом и не выступала более в повседневной жизни, представляемая профессорами. Это — растение, которое, подобно альпийской розе и эдельвейсу, преуспевает лишь на свободном горном воздухе, при искусственной же культуре вырождается. Ведь упомянутые представители философии в повседневной жизни представляют её большей частью только да подобие того, как актёр представляет царя. Разве, например, софисты, с которыми так неустанно боролся Сократ и которых Платон делал мишенью своих насмешек, — разве они были чем-либо другим, как не профессорами философии и риторики? | |
| — Артур Шопенгауэр, «Об университетской философии», 1851 |
...по Кану и Чарышу попадаются большие площади, покрытые эдельвейсом. Leontopodium alpinum в Алтае не является представителем исключительно альпийской флоры, это скорее ― житель высоких степей. Он начинает встречаться немного выше 1000 м, образуя в долинах Карагола и Чарыша довольно плотные дерновины. Здесь только он мало опушен и потому имеет сизый цвет, но, выходя на скалы альпийской области (Талдура, Ак-кол и др.), он сильно уменьшается в размерах и приобретает густое белое опушение. Такой состав растительности придает и горным степям невзрачный, блеклый тон, но, несмотря на это, даже каменистые степи Чуйская и Курайская являются прекрасными пастбищами, на которых выкармливаются громадные стада коров и овец и табуны лошадей.[1] | |
| — Василий Сапожников, «По русскому и монгольскому Алтаю», 1895 |
Нежный розовый цвет альпийского первоцвета (Primula farinosa — употребляется местными жителями как средство, облегчающее дыхание при восхождении на горы) и других родов, как бесстебельной дрёмы (Silene acaulis), белый цвет анемона, ярко-жёлтый огненный цвет сокольника (Hieracium), медно-красный цвет Bartsia, темно-голубой — генциан, или горечавок (Gentiana), и тёмно-фиолетовый, бархатистый цвет фиалок (Viola calcarata) — вот господствующие тоны, которыми отливает поверхность и к которым при известных условиях (например на Симплоне) присоединяются белоснежные венчики померанцевых цветов Senecio incanus (крестовника), кроваво-красные живучки (Sempervivum), двуцветные астры, серый мохнатый эдельвейс (Edelweiss) и густой лазоревый цвет Eritrichium nanum. | |
| — Словарь Брокгауза и Ефрона, «Альпийские растения», 1907 |
Озера, оставшиеся ныне среди болот, ― это наиболее глубокие места лагуны; здесь в непосредственной близости к воде я увидел большие заросли какой-то снежно-белой растительности, при ближайшем осмотре оказавшейся эдельвейсом (Gnaphalium uligmosum L.). Как-то странно было видеть этот красивый альпийский цветок на самом берегу моря. Склоны соседних гор почти совершенно голые. Только с подветренной стороны группами кое-где растет низкорослый дуб и корявая берёза.[5] | |
| — Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917 |
Ночь полуясная, не столь холодная, тем не менее мы не видели ни одной ночницы. На всем пройденном от Мишик-гун расстоянии по луговым увалам мы наблюдаем альпийский цветок ― растение эдельвейс; местами он сплошным ковром устилает поле.[8] | |
| — Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925 |
...пожалуй, наиболее известна ясколка Биберштейна (Cerastium biebersteinii), или крымский эдельвейс. Это невысокое стелющееся растение с мелкими узкими, густо опушенными листьями, покрытыми множеством серебристых волосков, отчего кажется бело-серебристым; образует низкие плотные «подушки», занимающие иногда значительные площади. В конце весны у него формируются многочисленные изящные белоснежные цветки, чем-то напоминающие эдельвейс (хотя он даже не состоит в родстве со своим крымским тёзкой и относится к другому семейству – сложноцветных). В таком наряде растение пребывает почти месяц.[18] | |
| — Владимир Шатко, «Крым в зеркале ботаники», 2011 |
Эдельвейс в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]
Какое очарование души увидеть среди голых скал, среди вечных снегов у края холодного мертвого глетчера крошечный бархатистый цветок ― эдельвейс. Он один живет в этом царстве ледяной смерти. Он говорит: «Не верь этому страшному, что окружает нас с тобой. Смотри ― я живу». Какое очарование души, когда на незнакомой улице чужого города к вам, бесприютной и усталой, подойдет неизвестная вам дама и скажет уютным киево-одесским (а может быть, и харьковским) говорком: | |
| — Надежда Тэффи, «Воспоминания», 1932 |
Эта вода долго лежала в виде кристаллов на вершинах гор. Давление все сильнее сжимало кристаллы. Они становились более прозрачными, чем алмазы. А потом эти кристаллы, слежавшись в ледяную толщу, стекали ледниками с гор и, встретившись на кромке земли с первыми цветами крокусов и эдельвейсов, тихонько таяли и начинали свой бег в низины, где клубилось Чёрное море. Как рассказать, что за цветы эдельвейсы? Это трудно. Вообще говоря, они похожи на маленькие звёзды, закутанные по горло в белый мех, чтобы не замерзнуть от прикосновения льдов. Иногда мне хочется встретить собеседника, с которым можно не стесняясь поговорить о таких вещах, как эдельвейсы или запах кипарисовых шишек. К сожалению, таких собеседников в обыденной жизни я не встречал. Они попадались только в книгах.[14] | |
| — Константин Паустовский, «Повесть о жизни. Бросок на юг», 1960 |
Эдельвейс в беллетристике и художественной прозе[править]
Я взял у неё из рук чемоданчик, и мы пошли. Сначала тропинка была некрутая. Справа синее море, слева цеплялся за ноги кривой кизил, цвели ломонос и шиповник… Серые скалы были навалены друг на друга, будто с силой брошены великанами из-за главного хребта огромной крутой горы, похожей на верблюда, поджавшего ноги. Растения встречались с душистыми листьями, и серебряной пылью подернуты были цветы из семьи эдельвейсов. Гора, похожая на верблюда, поросла небольшими колченогими соснами.[7] | |
| — Ольга Форш, «Одеты камнем», 1925 |
— И теперь, — снова заговорил медведь, — на всем пространстве бернского Оберланда не осталось почти ни одного медведя. Только мы удалились на недоступную Юнгфрау и поселились тут, вдали от людей. Но теперь один из них проник и сюда. Братья, я не убил его. Он сказал мне, что ищет тот самый эдельвейс, который растет на вершине нашей Юнгфрау. Этот цветок принесет счастье тому, кто сорвет его, и родине этого героя. Все это — правда, и новая родина, смелый охотник, будет действительно счастлива, если ты добудешь этот цветок, но знай, что твое счастье, о котором говорит поверье, это — вечный покой. Тому, кто сорвет эдельвейс с вершины Юнгфрау и осчастливит навеки свою родину, не назначено вернуться живым. | |
| — Владимир Жаботинский, «Эдельвейс», 1898 |
Мы долго глядели на горы и на чистое нежное небо над ними, в котором была безнадежная грусть осени. Мы представили самих себя далеко в сердцевине гор, где не бывала еще нога человека… Солнце стоит над глубокими и со всех сторон замкнутыми долинами, орёл парит в огромном пространстве между нами и небом… И только нас двое, и мы идем все дальше в глубину гор, как те, что гибнут в поисках эдельвейса… Не спеша работая вёслами и прислушиваясь к замирающему звону, мы говорили о путешествии в Савойю, о том, сколько времени мы можем пробыть там-то и там-то, но мысли наши снова невольно возвращались к мечтам о счастье. Красота новой для нас природы, красота искусства и религии всюду волновала нас юношеской жаждой возвысить до нее нашу жизнь, наполнить ее истинными радостями и разделить эти радости с людьми.[4] | |
| — Иван Бунин, «Тишина», 1901 |
Вы мне позволите начать? (Все быстро усаживаются. Калерия тихо перебирает клавиши). Это называется ― «Эдельвейс». «Лёд и снег нетленным саваном вечно одевают вершины Альп, и царит над ними холодное безмолвие ― мудрое молчание гордых высот. Безгранична пустыня небес над вершинами гор, и бесчисленны грустные очи светил над снегами вершин. У подножия гор, там, на тесных равнинах земли, жизнь, тревожно волнуясь, растет, и страдает усталый владыка равнин ― человек. В темных ямах земли стон и смех, крики ярости, шепот любви… многозвучна угрюмая музыка жизни земной!.. Но безмолвия горных вершин и бесстрастия звезд ― не смущают тяжелые вздохи людей. Лед и снег нетленным саваном вечно одевают вершины Альп, и царит над ними холодное безмолвие ― мудрое молчание гордых высот. Но как будто затем, чтоб кому-то сказать о несчастьях земли и о муках усталых людей, ― у подножия льдов, в царстве вечно немой тишины, одиноко растет грустный горный цветок ― эдельвейс… А над ним, в бесконечной пустыне небес, молча гордое солнце плывет, грустно светит немая луна и безмолвно и трепетно звезды горят… И холодный покров тишины, опускаясь с небес, обнимает и ночью и днем ― одинокий цветок ― эдельвейс». | |
| — Максим Горький, «Дачники», 1904 |
Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились пульсы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден поезд, приближающийся к Сен-Готарду. На открытой площадке последнего вагона стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил сигару. Эдельвейсы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей алюминиевой сединой. Ипполит Матвеевич катил в Эдем. | |
| — Илья Ильф, Евгений Петров, «Двенадцать стульев» (глава XXI), 1927 |
И всё же ― как благородны эти чуть ниже ключиц нарастающие выпуклости, и никакие одежды не скроют того, от чего любой мужчина приходит в тихое умиление перед таинством природы, умеющей и на голом каменистом склоне выращивать эдельвейсы.[17] | |
| — Анатолий Азольский, «Облдрамтеатр», 1997 |
Шёл снег, жарко горел костёр из карликовой березки, и Машино лицо горело от солнца, и он принес ей букетик эдельвейсов, похожих на маленькие морские звёзды.[19] | |
| — Михаил Тарковский, «Тойота-Креста», 2009 |
Времени оставалось много, и я пошел прогуляться, лишь бы не проводить эти последние часы в тягостной тишине вдвоем. Я набрел на каменистом склоне на крошечные белые невзрачные цветы. Это были эдельвейсы. Пока я их рвал, в небе застрекотал вертолёт. Я хотел подарить эдельвейсы Ирке. Но что-то меня удержало на этом склоне. Я сел, закурил, оглядывая сверху хмурое село, белые валуны, сопки, дальнюю тайгу… И она улетела. Может, видела в иллюминатор меня на склоне среди камней, с букетиком эдельвейсов. Художник должен быть жесток, а не сентиментален. Я закурил новую сигарету, оставил букетик на камне и направился вниз, намереваясь купить в сельмаге дешёвого вина.[20] | |
| — Олег Ермаков, «Реликтовый свет», 2009 |
Скоро она согрелась от работы, распустила узел клетчатой шали, по-бабьи завязанной на спине, и присела на плоский и теплый валун. С вкраплением розовых камешков. И тут она заметила цветок, похожий на эдельвейс, притаившийся в расщелине. Кругом еще лежали островки снега, да и ветер задувал ледяной, а цветок уже вылез и робко прятался за камень. | |
| — Александр Купер, «Истопник», 2019 |
Эдельвейс в поэзии[править]
Я на землю смотрю с голубой высоты. | |
| — Константин Бальмонт, «Эдельвейс» (из цикла «Воздушно-белые», сб. «Тишина»), 1897 |
| — Алексей Лозина-Лозинский, «Нитука» (сборник «Из тирольских сказаний»), 1912 |
Нора, моя Белоснежка, | |
| — Елена Гуро, «Нора, моя Белоснежка...», 1913 |
| — Константин Бальмонт, «Адам» (из сборника «Ясень»), 1916 |
| — Борис Поплавский, «Девочка возвратилась, ангел запел наугад...», 1927 |
Под снегом вся горная твердь, | |
| — Семён Кирсанов, «Эдельвейсы», 1958 |
Где гремит ледяной поток, | |
| — Лидия Алексеева, Баллада, 1959 |
| — Илья Сельвинский, «Лето», 1961 |
| — Сергей Гандлевский, «Здесь реки кричат, как больной под ножом...», 1979 |
Эдельвейс в кинематографе и массовой культуре[править]
Вообще-то я временно нахожусь на псарне. Моя мечта — пасти овечек среди альпийских лугов и эдельвейсов… | |
| — Ефим Гамбург, «Пёс в сапогах» (мультфильм), 1981 |
Вы отравили мой девичий мозг, | |
| — Агата Кристи, «Декаданс», 1990-е |
Источники[править]
- ↑ 1 2 В. В. Сапожников. По русскому и монгольскому Алтаю. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1949 г.
- ↑ 1 2 К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том первый. Издание четвёртое. — М.: Изд. Скорпион, 1914 г.
- ↑ 1 2 3 Жаботинский В. (Зеэв). Сочинения в девяти томах. — Минск, 2008 г. — Том II, стр.66
- ↑ 1 2 И. Бунин. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006 г. — Т. 1. Стихотворения (1888—1911); Рассказы (1892—1901). — С. 455-456
- ↑ 1 2 В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
- ↑ 1 2 А. К. Лозина-Лозинский. Противоречия. — М.: Водолей, 2008 г.
- ↑ 1 2 О. Д. Форш. «Одеты камнем». «Михайловский замок»: Романы. — Ленинград, Художественная литература, 1980 г.
- ↑ 1 2 Козлов П.К., «Дневники монголо-тибетской экспедиции. 1923-1926», (Научное наследство. Т. 30). СПб: СПИФ «Наука» РАН, 2003 г.
- ↑ 1 2 Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.
- ↑ 1 2 Б.Ю. Поплавский. Сочинения. — СПб.: Летний сад; Журнал «Нева», 1999 г.
- ↑ 1 2 Надежда Тэффи. «Моя летопись». — М.: «Вагриус», 2004 г.
- ↑ 1 2 С. Кирсанов, Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Большая серия. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
- ↑ 1 2 Л. Алексеева. «Горькое счастье». М.: Водолей, 2007 г.
- ↑ 1 2 Паустовский К. Г. «Повесть о жизни». Книга 4-6. Время больших ожиданий. Бросок на юг. Книга скитаний. — М.: «АСТ, Хранитель, Харвест», 2007 г.
- ↑ 1 2 И. Сельвинский. «Из пепла, из поэм, из сновидений». Сборник стихотворений М.: Время, 2004 г.
- ↑ 1 2 Гандлевский С. М. Стихотворения. — М.: АСТ; Corpus, 2012 г.
- ↑ 1 2 Анатолий Азольский. Облдрамтеатр. — М.: «Новый Мир», № 11, 1997 г.
- ↑ Владимир Шатко, Крым в зеркале ботаники. — М.: «Наука в России», № 1, 2011 г.
- ↑ Михаил Тарковский, Тойота-Креста. — М.: Эксмо, 2016 г.
- ↑ О. Н. Ермаков. Реликтовый свет. — Саратов: «Волга», № 5-6, 2009 г.
- ↑ Александр Купер. Истопник. — Хабаровск: «Дальний Восток», № 6, 2019 г.
- ↑ Е. Гуро. Небесные верблюжата: Избранное. — СПб.: Лимбус Пресс, 2002 г.
- ↑ Бальмонт, К. Д. Ясень. Видение Древа / вступ. ст. Н. А. Молчановой; — М.: Издатель Епишева О. В., 2015 г. — С. 197
